На той неделе стукнуло меня позвонить Секерской, узнать, как они там в экспедиции пережили дожди. Почему-то показалось, что они уже в Роксоланах. Правда, потом подсчитала, что вроде рановато. И все же решилась позвонить Секерской.
Я ее не видела больше года. В прошлую экспедицию она меня уже не звала, да и я уже туда не планировала ехать. И в этом году она мне тоже не звонила. Поэтому и неясно было, а есть ли вообще экспедиция.
Лишь со второго раза Наталья Михайловна подняла трубку. Они-таки были в экспедиции, и она находилась на раскопе. От нее узнала, что все также работают с поляками, но уже не с Мильчареком, а с пани Ингой. Но это даже лучше. И что теперь у них в музее появились какие-то молоденькие девушки, их надежда и опора. То есть они рассчитывают, что именно эти девчата потом и продолжат раскопки Никония. Так что я им уже и не нужна.
Но это как раз тот случай, когда разошлись мирно и взаимно. Я в последнее время тоже потеряла всякий интерес и желание ездить в экспедиции. Мои жизненные пути с археологией разошлись.
Я не жалею, что посвятила ей 15 лет. Я воспринимала это и как отдых для себя и детей, и как необходимые тогда подработки. В качестве научного роста она мне не подошла. Для того чтобы быть ученым-археологом, надо было или работать в музее, или хотя бы на более спокойной работе, чем работа учителем в школе.
|
